kreshenskaya

Когда осенних дней живительную влагу
Я стану пить взахлёб и небо привечать,
Найди меня в толпе и укрепи отвагу
И руку укрепи. И не позволь молчать.

О эта немота. И полдень нелюдимый,
И света крутизна над сломленной строкой --
Не узнаны ещё -- уже необходимы,
Как памяти глаза, как старости покой.

Я и сама, порой, как осень нелюдима,
Но лишь бы знать, что есть ещё живая речь,
Ещё вода сладка, и осень пахнет дымом,
И есть кому листву оплакивать и жечь.

В преддверии зимы, а пуще -- расставанья,
Я стану холодней и резче на слова,
Пока во мне живёт всё то,что без названья,
И мучает глаза летящая листва.

О этот листопад! Кошачьими глазами
Ловлю полдневный свет на суженный зрачок...
Я и сама живу, как полдень над часами,
Как раз и навсегда раскрученный волчок.

Я люблю этот город осенний,
Когда тихо шуршит листопад,
В сердце нет никаких опасений
Оглянуться в соблазне назад.

Может статься, дана не напрасно
Нам осенняя эта пора,
Чтобы знать, что старенье прекрасно,
Как последняя с жизнью игра.

Время вспомнить, запомнить, проститься
И прощенья ещё заслужить,
Чтобы к югу летящие птицы
Возвращались гнездиться и жить.

Чтобы вдруг на себя оглянуться,
Оглянись! Будет поздно потом.
Добрести, дорасти, дотянуться...
Стать осенним горящим кустом.

Тише-тише  --  Кот на крыше,
Трансформаторы трещат,
Опустилась ночь и дышит,
Словно тысячи мышат.
Спят родители и дети,
Сталевары и поэты,
И котята тоже спят  --
В свои дырочки сопят.

Но не спит один лишь Кот,
Рыжий толстый Бегемот.

Он дозор ведёт на крыше.
Всё он видит, всё он слышит,
На груди его  --  часы,
И торчат его усы!

А припудрит сны рассвет  --
Бегемота нет как нет!

Всё станет на свои места,
Ломая строгие размеры...
И вот из глубины листа
Прут ноттердамские химеры.
Так что ж теперь? -- Бежать, бежать
И снов своих и чьей-то речи,
И шарик с ниточкой держать,
Как будто Богом ты отмечен.
И понимать, что каждый миг,
Как все другие, внеурочен,
И чувствовать, что ты не точен,
И слов твоих невнятен крик,
Пространны чьи-то голоса,
Судьба надменна, неотвратна,
И жизнь до ужаса ясна
И в то же время непонятна...
И лампы полусонный свет,
И эта дальняя дорога,
Необъяснимая тревога --
Аванс уже грядущих лет.

Есть у публики вечный искус
Торговаться за точность прозрений,
Портить вкус у доверчивых Муз
И гноить поэтический Гений.

А по сути  --   есть дом
И Техас за окном,
А, быть может, Россия.
Кто один, кто вдвоём,
А, быть может, втроём,
И меж ними  --  Мессия.
Больше нет ничего
В этом мире большом,
Как он крохотен, право...
Звери, птицы, вода
И дитя голышом,
И волшебные травы.
Нам однажды дано
Приходить в этот мир,
На задворках вселенной,
Чтобы души свои
Отпустить из квартир
Ипостасью нетленной.

Я помню май в цвету, как будто рай земной.
Мир выстроен, как храм, и не к чему придраться.
В агонии отец, хрипя, кричал: домой!
Пора домой! Мне надо собираться.

Зачем тебе тот дом без окон и дверей,
Где всё твоё, как не твоё, отымут...
А он уже едва шептал: домой скорей...
Как будто  опоздаешь -- и не примут.

Ещё не взведены курки,
Ещё послание в конверте,
Уже уходят сквозняки
В пустые корридоры смерти.

Не продышаться от вранья,
Кликушества и лицемерья,
Здесь вечный праздник бытия,
И всё пропахло суеверьем.

Ещё не слышен медный гуд,
Как  дождь печальный на кладбище,
Что дни навытяжку идут,
Где дирижирует  Поприщин.

Нам отомстят за то, что мы вдвоём.
За нашу отделённость в этом мире.
За все слова, изыски, верность Лире,
За то, что мы по-разному поём.

Жить на свету -- что быть в гостях у тьмы.
У нас всё есть, у нас своя награда,
У нас ключи от мира, от тюрьмы,
На дне сумы той самой, что не надо...

Не всё однажды станет янтарём.
Дерзнём побыть меж темнотой и светом.
Нам отомстят за то, что мы вдвоём.
Мы сами отомстим себе за это.

А дальше? Дальше -- жить иначе.
Хотя б чуть-чуть.
На всхлип, на счастье, на удачу
Продолжить путь.
Нас всех в пути подстерегает
То снег, то дождь.
Царица-боль о нас всё знает,
Ей не солжёшь.
Кто был заложником у века,
Тот знает суть --
Важней всего для человека --
Продолжить путь.